И, тем не менее, мой страшный сон стал явью.
Количество жертв сталинских репрессий исчисляется миллионами. Эти репрессии нарушали не только все человеческие, моральные законы, но и основной закон страны -- советскую Конституцию. По сути, это было противозаконное истребление и унижение людей.
Почти все массовые политические репрессии санкционировал лично Сталин.
Первая страница списка 46-ти "арестованных, числящихся за НКВД СССР" от 29 января 1942 г. Резолюция И. Сталина: "Расстрелять всех поименованных в записке. И. Ст.":
Сталин прекрасно ведал, что творил. Он убивал и мучил. Своих же. Сотнями тысяч.
Быдло, которому на генетическом уровне обязательно нужно возвести кого-нибудь на божничку, скакать под его портретами и при этом непременно ссать под себя от страха и доносить на соседа, любит порассуждать о том, что репрессии были оправданы и необходимы стране, что расстреливал и сажал Сталин исключительно предателей, казнокрадов, изменников Родины.
Из воспоминаний Ирины Пиотровской-Янковской, которая в 1941 году была арестована по доносу одноклассника за прочитанное "контрреволюционное" стихотворение и сослана в лагеря:
"Следствие продолжалось очень долго, семь месяцев. Нас колотили, били, мне пробили голову, у меня до сих пор здесь шрам, зубы выбили. Я не выдержала и говорю: «Господи, но есть же какая-то правда?!» А у следователя была такая большая бутылка, как из-под шампанского, с боржомом, завёрнутая в газету «Правда». Это было последнее, что я услышала. Потеряла сознание. После этого меня несколько дней не вызывали на допросы".
Давайте посмотрим, за какое такое стихотворение школьница была репрессирована.
[Сергей Есенин. «Возвращение на родину».]Я посетил родимые места,
Ту сельщину,
Где жил мальчишкой,
Где каланчой с березовою вышкой
Взметнулась колокольня без креста.
Как много изменилось там,
В их бедном, неприглядном быте.
Какое множество открытий
За мною следовало по пятам.
Отцовский дом
Не мог я распознать:
Приметный клен уж под окном не машет,
И на крылечке не сидит уж мать,
Кормя цыплят крупитчатою кашей.
Стара, должно быть, стала...
Да, стара.
Я с грустью озираюсь на окрестность:
Какая незнакомая мне местность!
Одна, как прежняя, белеется гора,
Да у горы
Высокий серый камень.
Здесь кладбище!
Подгнившие кресты,
Как будто в рукопашной мертвецы,
Застыли с распростертыми руками.
По тропке, опершись на подожок,
Идет старик, сметая пыль с бурьяна.
"Прохожий!
Укажи, дружок,
Где тут живет Есенина Татьяна?"
"Татьяна... Гм...
Да вон за той избой.
А ты ей что?
Сродни?
Аль, может, сын пропащий?"
"Да, сын.
Но что, старик, с тобой?
Скажи мне,
Отчего ты так глядишь скорбяще?"
"Добро, мой внук,
Добро, что не узнал ты деда!.."
"Ах, дедушка, ужели это ты?"
И полилась печальная беседа
Слезами теплыми на пыльные цветы.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
"Тебе, пожалуй, скоро будет тридцать...
А мне уж девяносто...
Скоро в гроб.
Давно пора бы было воротиться".
Он говорит, а сам все морщит лоб.
"Да!.. Время!..
Ты не коммунист?"
"Нет!.."
"А сестры стали комсомолки.
Такая гадость! Просто удавись!
Вчера иконы выбросили с полки,
На церкви комиссар снял крест.
Теперь и богу негде помолиться.
Уж я хожу украдкой нынче в лес,
Молюсь осинам...
Может, пригодится...
Пойдем домой -
Ты все увидишь сам".
И мы идем, топча межой кукольни.
Я улыбаюсь пашням и лесам,
А дед с тоской глядит на колокольню.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
"Здорово, мать! Здорово!" -
И я опять тяну к глазам платок.
Тут разрыдаться может и корова,
Глядя на этот бедный уголок.
На стенке календарный Ленин.
Здесь жизнь сестер,
Сестер, а не моя, -
Но все ж готов упасть я на колени,
Увидев вас, любимые края.
Пришли соседи...
Женщина с ребенком.
Уже никто меня не узнает.
По-байроновски наша собачонка
Меня встречала с лаем у ворот.
Ах, милый край!
Не тот ты стал,
Не тот.
Да уж и я, конечно, стал не прежний.
Чем мать и дед грустней и безнадежней,
Тем веселей сестры смеется рот.
Конечно, мне и Ленин не икона,
Я знаю мир...
Люблю мою семью...
Но отчего-то все-таки с поклоном
Сажусь на деревянную скамью.
"Ну, говори, сестра!"
И вот сестра разводит,
Раскрыв, как Библию, пузатый "Капитал",
О Марксе,
Энгельсе...
Ни при какой погоде
Я этих книг, конечно, не читал.
И мне смешно,
Как шустрая девчонка
Меня во всем за шиворот берёт...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
По-байроновски наша собачонка
Меня встречала с лаем у ворот.
В отличие от быдла, у людей приличных -- очень хорошая память. Она не даёт забыть ужасы сталинизма.
Я никогда не забуду то горе, которое причинил Сталин моей семье. Жертвы сталинских репрессий -- это не какая-то обезличенная масса для меня, это конкретные люди. Это мои родные:
Мерзкая усатая харя на улицах городов -- это прямое оскорбление меня и всех порядочных русских людей, у которых есть совесть и память.
Меня шокировали данные «Левада-центр». В 2015 году 45% опрошенных россиян оправдали жертвы в сталинский период «великими целями и результатами». Треть россиян относится к Сталину с уважением. 37% поддерживает идею установки памятников Сталину.
Я призываю всех тех, кто, надувшись дешёвого пива и развалив дебелые телеса на диванах перед телеком, не прочь порассуждать о величии Сталина, оторвать свои жирные жопы от зассанных матрасов и съездить на Бутовский полигон, эту «Русскую Голгофу», раскрыть пошире свои тупые поросячьи глаза и осмотреться по сторонам, после чего ответить на вопрос: "Кого я оправдываю?"
Этот же совет дал фанатам Сталина Митрополит Волоколамский Иларион, но сделал это в более мягкой форме, чем я. «На полигоне есть музей, фотографии людей, там рассказывают что происходило — каждый день привозили и расстреливали ночью по 200, 300, 400 человек. Были 15-16-летние дети. За что их расстреливали?» — заявил митрополит. -- «То, что был геноцид собственного населения — это все было».
А как вы относитесь к личности Сталина? Мне интересно: много среди вас тупого, бездушного быдла?
Journal information