Мне -- плевать, украла ли бабушка масло или нет, хотя я с самого начала была уверена, что нет. Мне просто её очень жаль. Чисто по-человечески.
Я представила, как к бабушке подходит охранник, как та трясущимися руками (и это в контексте -- не фигура речи) суёт ему или кассирше деньги за масло, как пытается объяснить, что ничего не воровала.
Представила самое страшное для бабушки -- то, как на неё глазеют зеваки. Это же для неё -- ужас, позор, после которого не спят ночами. Бабушка готова умереть со стыда. Впрочем, именно это она и сделает. Чуть позже. Умрёт со стыда. В прямом смысле.
Пока же бабушка ещё жива и хочет, чтобы на неё перестали таращиться. Ей стыдно, очень стыдно. Она волнуется ещё больше и в двадцатый раз предлагает деньги за злополучное масло. Но денег никто не хочет. Все хотят выслужиться перед начальством: поймали воровку, сберегли магазину копеечку.
По-тихому взять у бабушки деньги и отдать их кассиру или отнести пачку масла на кассу? А как тогда начальство узнает о нашей бдительности? Как поймёт, что без нас -- ретивых сотрудников -- магазину придёт кирдык? Такой шанс выслужиться только дурак упустит! Устроим массовое избиение воровки! Пусть все видят, что мы стоим своей зарплаты!
Охранник просит бабушку предъявить документы, которых у неё, разумеется, с собой нет. Паспорт и удостоверение блокадницы лежат у неё дома в шкатулке, а водительских прав, которые у нас -- молодых -- всегда при себе, у бабушки и не было никогда.
В торговый зал входит директор магазина -- раздражённая чёрствая женщина, уровень эмпатии у которой -- не выше, чем у табуретки. Наверное, такая может пнуть собаку и сдать мать в дом престарелых. Если уж не свою, то мужа -- точно.
"Табуретке" нужно, чтобы бабушки в её магазине не было. "Вызывайте полицию", -- приказывает она и уходит кричать в телефон на мать.
Бабушку увозят в ОВД. Там у неё случается сердечный приступ, и она умирает.
Что стало с маслом, я не знаю. Наверное, оно осталось лежать в магазине. Там его кто-нибудь купит, принесёт домой и съест. Магазину материальный ущерб причинён не был. Сотрудники защитили интересы своего работодателя -- владельца сети магазинов «Магнит» Галицкого Сергея Николаевича.
В 2014 году Галицкий занял 13-е место в списке богатейших бизнесменов России по версии журнала "Форбс". Его состояние оценивается в 10,3 млрд долларов США. Подумалось: сколько это сливочного масла, а? Наверное, больше, чем всё масло, что имеется в мире.
Галицкий на смерть бабушки отреагировал следующим образом:
Вы видите полную уверенность в его словах в том, что бабушку не надо было тащить в полицию? Я -- нет. Я вижу слово "наверное".
А как вам реакция вездесущего Одувана, который считает, что "нельзя делать ограничения по возрастному цензу"?
Мне -- отвратительна. Ограничения нельзя делать по расовому и половому признаку, но по возрастному -- можно и нужно. Старый человек слаб. К слабому нужно относиться трепетно, с состраданием.
Нужно разуть глаза и посмотреть, кто перед тобой -- резвый алкаш или 80-летняя бабушка. Если бабушка, то и фиг бы с ним -- с маслом: возьмите с неё деньги или положите продукт обратно на полку. Неважно -- хотела бабушка своровать масло или просто не заметила пачки, которая завалялась в тележке в отсеке для сумочки.
Важно -- то, что бабушка -- старая, что сердце у неё бьётся не так, как у молодухи "кровь с молоком", что оно может и не выдержать стресса "разоблачения" в воровстве, которого она, к слову, и не совершала. Впрочем, совершала или нет -- в данном случае не имеет значения для любого нормального человека.
Для ретивых сотрудников магазина, которые хотели выслужиться перед начальством -- от охранника до директора -- может, и имеет. Для Зялта -- имеет. А для меня и, надеюсь, для вас -- нет.
Не должна пачка масла стоить человеку жизни. И неважно -- украдена она или нет.
Как вы считаете, нужно в подобных случаях делать исключения по возрастному цензу?
Изменилось ли у вас отношение к Зялту после того, как вы прочитали это его заявление? В какую сторону? Как теперь к нему относитесь?