В годы учёбы всё было нормально: я была умная, получала привычные «пятёрки» и как девочка-отличница ни у кого не вызывала никаких подозрений.
Отличница в школе -- это норма, а после я поступила на иняз, где на 100 девочек приходился 1 мальчик, а не физический или математический факультет, где девушка-студентка согласно стереотипам не может быть умнее пацанов.
Всё, что у меня было в активе -- это безобидная бабская лингвистика да школьные девичьи пятёрки. Если мальчик учится на отлично, его считают умным. Если на отлично учится девочка, её считают усидчивой, ответственной и прилежной.
Хотя ответственности, прилежания и усидчивости во мне не было от слова "совсем". Я ничего никогда не зубрила, а домашние задания делала на перемене, которая шла сразу после урока, на котором их задали. Главное воспоминание о себе в школе -- стою на перемене перед кабинетом и что-то строчу в тетрадь в ожидании, когда нас запустят в класс.
Не от повышенной ответственности кидалась я писать «домашку», даже не выйдя за пределы школы, а для того, чтобы поскорее отделаться от неё, прийти домой абсолютно свободной от уроков, заданий, упасть на диван и читать. Ну, или тащиться на хореографию, после которой -- опять же -- упасть на диван и читать, а не разбирать в тетради слова по составу, выделяя в них корень, приставку, суффикс и, быть может, окончание карандашом, а не ручкой. Ручкой рисовать дугу, квадрат, перевёрнутую букву V и две смежные стороны прямоугольника почему-то было нельзя.
Как нельзя было писать в тетради плохим почерком и зачёркивать. За исправления снижали оценки. Не заносись, не бери на себя слишком многого. Напиши сначала начерно, проверь, а уж после перепиши аккуратно в тетрадь.
Да щаззз! Я никогда ничего не писала на черновик, и учителя прощали мне мой неразборчивый почерк и даже зачёркивания, чего не прощали никому другому. Нутром чуяли: меня лучше не взрывать, ибо если открою рот на своей начитанной голове, полетят их дутые авторитеты в тартарары.
В университете на неудачниц-преподш я смотрела как на говно. Все умные девки, окончив иняз, сваливали в Лондон, Штаты или в Москву. На кафедре оставались совсем уж забитые клуши, которые чувствовали себя более-менее уверенно лишь в стенах Альма Матер и жили грызнёй из-за научных публикаций по языкознанию.
Если бы эти публикации имели отношение к науке, я бы отнеслась к преподам с уважением, но оформленные в виде диссертаций пересказы чужих мыслей, открытий, исследований имели целью другое -- получить прибавку к ставке и место в экзаменационной комиссии. И не несли, конечно, ничего нового человечеству.
Впрочем, кафедральные курицы меня тоже не трогали, не травили, не осаживали, оценок не занижали, за ум не гнобили. Во-первых, будучи существами ограниченными, они не могли его разглядеть у других, а во-вторых, у меня на лбу было написано, что я не претендую на место на кафедре, а, значит, не являюсь для них потенциальной конкуренткой в погоне за часами и надбавками.
Короче, до 22 лет я была умной и не скрывала этого. Необходимости не было. А в 22 года я пришла на завод, и там мне открылось небо в алмазах.
Вместе со мной в отдел устроились парни -- такие же, как я «нули» без опыта работы. Однако им по умолчанию поставили оклад выше, и это несмотря на то, что я окончила государственный университет, знала два иностранных языка, а их дипломы были выданы местными шарашкиными конторами. Объяснялась такая несправедливость просто: я -- женщина.
На заводе была негласная политика: дело мужика -- кормить семью, дело бабы -- выйти замуж.
Женщинам платили меньше и крайне редко давали руководящие должности. Мало кто из нас смог продвинуться по карьерной лестнице выше начальника какого-нибудь вшивенького отдела. На моей памяти таких женщин было всего три: одна -- жена директора завода, вторую прислали сверху из Москвы, третья -- главбух -- должность сугубо бабская и подсудная.
Будучи умной, я быстро просекла: в среде, где меня называют Леночкой, лучше не умничать, а молча делать своё дело, приближая себя к поставленной цели -- пятичасовому звонку, извещавшему об окончании рабочего дня.
Потом была другая работа, уже в Москве, где тоже было выгодно казаться примитивнее, чем я есть. Меньше думать, изображать деятельность, не лениться и ездить в командировки и, главное, меньше умничать.
Вы думаете, что большими компаниями управляют большие умы? Отнюдь. Может быть, когда-нибудь и где-нибудь эти люди и были интеллектуалами, но, попав в систему менеджмента, они стали управлять. А управление, как ни печально признавать это, подразумевает не ум, а навыки. Умный подчинённый опасен, умный начальник -- требователен. Поэтому никаких новых идей в системе даром не надо, а нужен подвешенный язык, за которым скрывается отсутствие мыслей. Нагородила штампов перед Советом директоров, и все счастливы. Бабло-то капает.
Надоело. Села писать, о чём всегда мечтала. Блог завела. Тонкий, умный. Всем -- пофиг. Два умных человека, за что им спасибо, буквально повторили классика:
Лена, быть может, это и недурно, но слишком уж умно. Народ не поймёт. Вырасти сначала, наработай аудиторию -- тех, кто с тобой на одной волне, тех, кто понимает несказанное, читая тебя между строк.
Завела Мальвину Олеговну -- эпатаж, инстинкты эгоистичной, недалёкой, но хваткой суки. Блог пошёл на ура. Вырос в то, что вы читаете сейчас. Книги ушли влёт, нашли своего читателя. Начала тихонько писать то, что думаю -- серьёзно, осмысленно, о больном и важном. Жду, когда начнут вот меня понимать между строк.
Я не жалуюсь на судьбу, не обращаю и внимания на выпады ничтожеств, которые завели себе бабу для того, чтобы кончать ей в рот, и считают, что женщина не способна на большее, чем секс-еда и вынашивание. Что поделать, если общество так устроено, ну не бороться же в самом деле с мельницами, пытаясь доказать, что ты не верблюдица. Но я счастлива тем, что теперь мне не нужно носить чуждую для себя маску, скрывая за ней истинное положение дел с моим умом, чувствами и переживаниями.
Мало кому из нас удаётся жить, не скрываясь под паранджой. Все зависимы от мужа или начальника, от соседей или подруг. Ну, правда -- начнёшь говорить с подругами на языке своих мыслей, так что с ними будет? Попрячутся под стол, испугаются. Скажут, подменили Лену, верните нам ту суку. Как же здорово, что я решила и эту проблему, избавившись от лишних и непонимающих меня людей, и обретя тех, с кем можно даже молчать.
Поверьте, никакие ништяки не стоят того, что тебе приходится прятать свою суть. Это всегда потерянное время, о котором, уверена, любой человек перед смертью будет вспоминать с сожалением. Услышьте меня, поверьте той, которая обрела то, о чём вы боитесь даже подумать.
Я потеряла почти десять лет, чтобы меня приняло общество, не готовое, в принципе, принимать умных женщин, которые, к тому же, молоды и привлекательны. Нет, мы не совсем дикари: на умных пенсионерок смотрим благосклонно, на умных уродин -- тоже. А вот умная, молодая и симпатичная -- это перебор, too much, так не бывает, а если она ещё и богата, то обязательно "насосала", "за неё пишут литературные негры" и "мы не понимаем её, значит, она -- дура".
Да пошло оно в жопу такое общество. В какой-то момент мне надоело под него прогибаться и себя упрощать. Я плюнула на него и зажила так, как хочу, ничего не скрывая. Не готово оно, видите ли? Да ну и фиг с ним! Я выбираю быть вне его, но собой, чем в нём, но кем-то ещё, каким-то другим человеком.
Только тот, кто был лишён права быть собой и обрёл это право, в состоянии прочувствовать смысл фразы: «Счастье -- это быть собой». Это действительно так, поверьте. Не траст ми, свиньи, а просто поверьте. Это действительно самое большое из возможных счастье -- жизнь без маски.
Ну и, чтобы разбавить серьёзность темы, расскажите мне о своих масках, поржом хоть.