Рябчуков – вечный зам -- сжал челюсти. В последнее время Юлька совсем слетела с катушек. Еще чуть-чуть – и никакая протекция папы не поможет удержаться ей в президентском кресле «Госбанка». Да и фиг с ним – с креслом! Рябчуков любил Юльку. Со времен французской школы любил. Женился, разводился, становился отцом, женился по второму заходу, позволил еще двум хорошим женщинам от себя родить, но только Юлька оставалась единственной. Теперь эта единственная неумолимо спивалась. Рябчуков обеспокоенно посмотрел на плотно закрытую дверь комнаты отдыха: ну, чего она там застряла? Дура. Наверняка опять заискивает в телефон: «Сань, а ты где?» Захотелось вцепиться ей в волосы и ебнуть головой о стену, заставить кричать от боли, чтобы только услышать, как она кричит его – его! -- имя, а не «санькает».
Юля стояла перед зеркалом с закрытыми глазами, в руке – бутылка «Курвуазье Леспри», во рту – приятное пощипывание. Юля сглотнула. Коньяк мягко стек вниз по гортани к солнечному сплетению. Юля открыла глаза, посмотрела на бутылку за пять тысяч долларов, усмехнулась: «Не насосала, а подарили». Еще глоток -- уже не такой чувственный. И еще два быстрых для смелости. Юля поставила бутылку и посмотрела на свое отражение. Регулярные уколы «гиалуронки» в течение 7 лет сделали свое дело: в 40 Юля выглядела на 35. «Надо бросить курить и завязать с этим», -- Юля метнула недовольный взгляд на бутылку и сделала еще глоток. «Со следующей недели возобновлю йогу», -- решила Юля. Точно решила. И чиркнула зажигалкой. Глубоко затянулась, выпуская дым вверх. Она знала: победители выпускают дым вверх. Дым попал в глаз, и Юля инстинктивно провела по глазу рукой. На пальцах остались следы туши. Юля потянулась за салфеткой. Коробка, где должны быть салфетки, оказалась пустой. «Надо сменить секретаршу», -- подумала Юля. Подсознание с готовностью «поддакнуло»: «Эта слишком молода». Юля сделала глоток, появился кураж: «Заведу секретаря. Мальчика после юрфака. Пусть Сашка подергается».
Сашка. Сашка-Сашка-Сашка. Юля вмяла в пепельницу окурок и провела большим пальцем по стрелке разблокировки. Введите пароль. «Двадцать пятое ноль третьего». Сашкин день рожденья. "Смахнула" экран, вошла в «Телефон», в «Недавние». Еще месяц назад муж был в «Избранном» и именовался «Любимый», а теперь превратился в цифры без имени. Цифры, которые не выжечь из памяти каленым железом, не залить никаким «хреназье». Юля потянулась к пачке и нажала на любимый номер.
Два длинных гудка и уверенное «Алло» залюбленной королем мира бабы. Юлина рука с телефоном задрожала. Этот голос она бы узнала из миллионов, хоть и слышала впервые.
- Ааа, -- зажженная сигарета упала на юбку. Юля смахнула. Обожгла палец.
- Бэ.
- В смысле?
- В смысле вынь хуй изо рта и разговаривай нормально.
- Вы мне хамите? – скукожилась Юля: она была любимой дочуркой всесильного папы, и в ее вселенной ей никогда не хамили.
- Хамлю. И чо?
- Ннна каком основании?
- А ты чего хотела, кошелка? Чтобы я с тобой посюсюкала?
- Где Саша?
- Не твое дело.
- Как это – не мое? Он – мой, -- Юля изо-всех сил зажмурила глаза, чтобы не зайтись предательским бульканьем всхлипов . -- В смысле, муж.
- Разбежалась об забор. Он, может, и муж, но он, вообще, не твой. В моменте, по факту и по дефолту. Когда он последний раз тебя трахал?
- А почему вы мне тыка….
Кира отбросила телефон: в дверном проеме стоял обернутый полотенцем Алекс и внимательно смотрел на лежащую змейкой на простынях любовь всей своей жизни. Любовь перевернулась на бок. Посмотрела сверху вниз. Улыбнулась.
- Мур-мур-мур, -- пропела любовь.
Алекс в два шага пересек комнату и наклонился к отброшенному телефону. Одной рукой любовь обвила шею мужчины, другой потянула за край полотенца. Алекс резко разогнулся, руки любви тут же отлетели и по-детски обвили ее острые коленки.
- Кира, зачем?
Плечи любви дернулись.
- Она знает! Ты знаешь! Я знаю! Друзья знают! Все знают! – Любовь вскочила с кровати и, нисколько не стесняясь своей наготы, подлетела к Алексу. – Да, сказала! И что? Ударишь меня? Ну, ударь! Ударь!
- Я не бью женщин, -- процедил Алекс, наклонившись за скинутыми впопыхах трусами.
- Думаешь, я дура? Ничего не понимаю? Ты меня стесняешься! На публике ты с ней, а со мной -- только под этим! -- Любовь схватила одеяло, швырнула его в натягивающего трусы Алекса, села на край кровати и, уткнувшись лицом в ладони, разрыдалась.
При виде подвижных кочек ее позвоночника Алекс как-то сразу обмяк, сел рядом, обнял за плечи, притянул ее голову к себе на грудь.
- Ну, какой ты все же глюпый. Я тебя не стесняюсь. Я тебя прячу, -- Алекс отстранился, поднял с пола одеяло, укрыл любимые плечи, которые все еще продолжали подрагивать. – Под этим самым одеялом.
Плечи замерли и сбросили одеяло. Кира повернула к Алексу мокрое от слез лицо и уперлась в него взглядом, упорство которого он так любил.
- На хуй ходи, -- сказала Кира. Сказала зло и спокойно. Отрезала.
«На хуй ходи» сначала ударило Алекса в мозг, а оттуда через онемевшую гортань – в сердце. Алекс молча оделся, сунул в карман телефон и вышел. Это была та самая точка невозврата, но запершаяся в ванной Кира об этом еще не знала.
Юля вошла в их с Алексом квартиру – функциональный лофт, ничего лишнего. Как он хотел, а она в точности исполнила. О ногу потерся кот. Юля взяла кота на руки, на секунду окунула нос в его тепло, поставила вниз и пошла к холодильнику. Кот потопал за ней. Юля открыла банку консервов и поставила коту. Кот вежливо мурлыкнул и только после этого приступил к ужину. Это, вообще, был очень вежливый и деликатный кот. «Наверное, поэтому Сашка его так любит», -- подумала Юля и прошла в гардеробную. Обняла стройный ряд Сашкиных рубашек – сколько смогла захватить, потом аккуратно расправила.
Включила кофеварку, почистила Сашкины туфли, позвонила Рябчукову сказать, что завтра ее не будет, взяла на руки кота и вместе с ним вышла из окна.