- Потанцуем пару дней?
- Конечно.
- Тогда я завтра вылечу?
- Ага, давай. А я пока из гостиной диван уберу.
Тут надо пояснить: мы с Димкой – друзья не только по Лондону, но еще и по школе искусств в детстве. Вместе занимались хореографией. Нам нравится друг с другом танцевать. Очень. А главное - когда кому-то из нас двоих плохо, и не просто плохо, а гребаный пиздец, один может позвонить другому и сказать:
- Потанцуем?
И тот, кому звонят, не вправе отказаться. Так было, когда умерла Димкина мама. Так было, когда разбился Мишка.
Мы танцуем несколько суток по 20 часов. До мокрых маек, до мозолей, до «Мовалиса» (я), до сорванных сделок (Димка). С потом и ритмом выходит любое горе. Я это точно знаю. Потому и танцуем.
А сейчас у Димки горя, как такового, нет, но по голосу я поняла: жесть. И, конечно, согласилась.
А через полчаса после нашего разговора звонит Машка – Димкина жена – и заявляет:
- Я долго терпела ваши потанцульки, но больше не готова.
- Маш, ну, что ты? Мы просто танцуем.
- Это неважно. Мне неприятны ваши отношения.
- Мы же друзья.
- Друзья по нескольку суток не запираются в квартире, не отвечая на звонки.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Думай сама. И, вообще-то, мы с тобой тоже подруги.
Вот сижу. Думаю. Послать Машку, потому что тупит, а тупых мне не жалко? Или мягко бортануть Димку, потому что блажит? Машка мне нравится. Она классная, прикольная и не дура. Но сейчас тупит. И Димка нравится. Он классный, прикольный и мой друг. И сейчас ему плохо. И я не имею права ему отказать. Хотя... Сейчас же никто не умер... Но... Короче, хрен его знает, что делать.