Фото: Соцсети
Вчерашний день и последующую за ним ночь Настя помнила смутно.
Да, пили. Был повод, даже два: у Насти дочь вышла замуж, а у Михалыча умерла мать. Насте запретили появляться на свадьбе, Михалычу -- на похоронах.
Собрались у палатки с колбасами за Курским вокзалом.
«Я мать! Я её родила! Я что алкашка какая-то? Все бухают, а Кулакова с бокалом шампанского -- сразу алкашка», -- плакала Настя, допивая второй стакан.
Пришла Машка, потом -- Виталик, а с ним -- толстая и некрасивая девка, которая подчёркнуто не курила.
«Я раньше тоже не курила. Только кальян», -- зачем-то поведала девке Настя, выпуская изо рта табачный дым.
«Эй, ты! Не видишь, что ли: человек не курит? Ты кто такая -- в лицо некурящему человеку дымить?» -- ни с того, ни с сего взъелся на Настю Виталик, схватив её за грудки.
«Кто я такая? Я?! Я балерина! Я великая русская балерина! Я танцевала на всех сценах мира!» -- попыталась отчеканить Настя, но язык её уже предательски заплетался. Она посмотрела Виталику прямо в глаза, но дым всё-таки выпустила вниз.
Виталик отступил, презрительно посмотрел на Настю и сплюнул: «Ага, балерина. От слова «балять».
Все загоготали: и Михалыч, и Машка, и Виталик, и его толстая и некрасивая девка. Настя отхлебнула коньячного напитка и тоже рассмеялась.
Потом ещё пили, закусывая шоколадкой и купленным по акции сервелатом. Настя развеселилась, скинула сапоги, показала друзьям искривлённые стопы с шишками и гордо произнесла: «Так выглядят ноги русской балерины!»
После она, кажется, крутила пируэт. Все хлопали и смеялись. Это было приятно.
В какой-то момент Настю рвало, а из-под ног уплывал почему-то уже кафельный пол. «Откуда на улице кафель?» -- то была последняя мысль, которую Настя помнила.
И вот теперь -- утро, Петровка, и вокруг -- никого: ни машин, ни людей. Одна она -- великая русская балерина -- в чистом и пустом городе. Странно, необычно, и в воздухе пахнет клубникой.
«Москва пахнет клубникой», -- подумала Настя, не заметив, как дошла до Большого театра. «А я здесь танцевала», -- произнесла она вслух себе самой.
«Я знаю», -- услышала Настя у себя за спиной мягкий женский голос и обернулась. В двух шагах от неё стояла дама. Нет, не дама в смысле «женщина», а самая настоящая дама.
Княгиня, графиня, королева -- Настя с перепоя не могла подобрать слов, передающих всё великолепие стоящей перед ней женщины.
Женщина была одного с Настей роста: высокая, статная, тоже -- в белом пальто -- только новом, шикарном и безукоризненно чистом. На вид даме было чуть больше шестидесяти. Её седые волосы были собраны в благородный пучок, перевязанный светло зелёной шёлковой лентой: в тон глаз, наверное.
«Анастасия», -- представилась Настя и зачем-то поправила волосы.
«Я знаю. Меня тоже зовут Анастасия», -- ответила богиня. Её голос вдруг показался Насте ужасно знакомым. Она слышала его много раз.
«Вы здесь работаете?» -- спросила Настя, кивнув в сторону театра.
«Главным балетмейстером», -- утвердительно кивнула женщина, и протянула Насте холёную руку. На одном из её пальцев сверкнул большой, яркий и очень чистый изумруд. -- Анастасия Викторовна Кулакова».
Настя хотела было ответить на рукопожатие, но, посмотрев на свою красную, грязную ладонь, от которой, наверное, всё ещё разило блевотиной, передумала и сунула руку обратно в карман.
«Да, это я. Анастасия Викторовна Кулакова», -- со спокойным достоинством произнесла Настя, но в душе возликовала тому, что богиня её узнала.
«И я», -- ответила женщина, и её красивое, породистое лицо вдруг стало таким печальным, таким непередаваемо грустным, что Насте сильно-сильно захотелось заплакать, но она сдержалась.
«Не понимаю», -- сказала Настя, и всё-таки заплакала.
«Я -- та, кем ты могла бы стать. Вчера был последний день твоей жизни, Настя. Ты умерла в 23:35 по Москве от инсульта. Добро пожаловать в ад».
Все персонажи являются вымышленными, и любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно.