«У меня теперь нет никакого желания выходить на сцену перед вами, давать концерты. Никакого желания. Страшная катастрофа, которая произошла с Мишей - лакмусовая бумажка, которая показала отношение общества "людей"», -- выдал вдруг, как вчерашний ужин, из себя артист-пропойца.
Фото: Соцсети
Эвона, как! Скоты-с! Довели тонко чувствующего артиста до импотенции -- нет у него никакого желания!
Как и все слезливые алкаши, Домогаров на этом не успокоился и продолжил:
«А вы, осуждающие, не пили, не бросали жён, жили всегда с одной женой, не изменяли, не ночевали у приятелей или у подруг, вы не продавались за гроши, вы не подставляли своих товарищей ради своей выгоды, вы не посылали гневных писем? И вы без лиц на аватаре, прикрываясь страшными никами, которые делают вещи страшнее и живете с ними, и вы смеете осуждать!»
Не бросали жён? Всегда жили с одной? Не ночевали, не продавались, не прикрывались страшными никами?
Никами точно прикрывались, я знаю. Твари-с.
«Наконец-то весь яд, который копили «люди», от зависти (что я так не могу), от всего что им не доступно - отсюда рождается жестокость, ненависть и желание растоптать в пыль того, о ком молчали, хихикали и аплодировали. В пыль, в кровавое месиво, только тогда «люди» успокоятся и скажут: «Мы же за правое дело! Так ему и надо». Как его только не называли - упырь, подонок, алкашная тварь. Господи, люди, остановитесь!», -- пронесло Сашу.
То есть, творческий алконавт Домогаров людей за людей не считает, потому что они посмели осуждать его собутыльника.
Причём, прошу заметить, алкаш совершенно искренне ставит вас и Ефремова в один ряд -- вы не ночевали хоть раз дома? Значит, и вы такие же свиньи, как Мишка Ефремов, убивший человека.
Л-логика!
Вы ещё хуже, потому что кто из вас без греха? Пукали тихонько под одеяло? Значит, ничем не лучше упыря Мишки.
От всего этого у Домогарова случился катарсис -- импотенция. Нет у него никакого желания выходить на сцену для вас -- жестоких и злых нелюдей.
Они с Мишей -- люди. Вы -- нелюди. Обтекайте, Сашок не будет для вас больше играть романтичного де Бюсси.
Как же мы это переживём-то, а?