Ровно в навзначенное время приходит машина. И это – очень кстати. Накануне ребята в Вулхамстоу закатили в мою честь прощальную вечеринку, и свой первый рабочий день я встречаю «на сушняке».
Откинувшись на заднем сидении серебристого «Мерседеса», пытаюсь настроиться на нужный лад и думать о деле, но ничего не выходит. Все мысли – о том, как мне хреново, и о том, что Артем вчера не приехал, сославшись на усталость. А мне так хотелось, чтобы он был со мной не только в кафе или в постели, но и в кругу друзей. «Круги друзей» у нас -- разные, и я готова и жажду притащить его в свой, а он всячески этого избегает и познакомить меня со своими не спешит. Странно как-то и ужасно обидно.
В этот раз у Паркеров меня встречает другой старик – тоже высокий и худой. Чем-то похожий на Филиппа.
- Доброе утро. Я – Пол, помощник лорда Паркера.
- Здравствуйте, Пол. Приятно познакомиться. А где лорд Паркер, и когда я могу приступить к своим обязанностям?
- Своевременно, а пока устраивайтесь. Сейчас придет Дженни и проводит вас в вашу комнату.
Пока жду рыжую, в гостиной появляется Чарльз, одетый для игры в теннис. Вроде бы небрежно спрашивает:
- Как добрались?
А у самого глаза не поднимаются выше моего декольте. Кажется, придется перейти с маек на водолазки, если мне не положена униформа.
- Хорошо. Спасибо, - как можно прохладнее отвечаю я.
- Надеюсь, вам у нас будет очень комфортно, - с нажимом на «очень» говорит он и, еще раз обернувшись возле двери, выходит.
- Хелло-о-у, Катя. Хау а-а-а ю? – скалясь в приторной ухмылке и противно растягивая слова, спрашивает Дженни.
- Файн, - отвечаю я, внутренне содрогнувшись от желтизны ее зубов.
Я была уверена, что экономка поведет меня в отсек под лестницей, где мы вчера общались с Филиппом, но к моему удивлению мы поднимаемся наверх.
Видя перед собой ее широкий зад, я с трудом сдерживаю смех: вот уж точно жопа сковородкой.
- Твоя комната – рядом с лордом, - говорит Дженни, и в ее голосе отчетливо слышится неприязнь.
- А почему не на первом этаже, где живет персонал?
- Это каприз лорда, - отвечает она.
Ее «каприз» говорит о том, что, во-первых, Дженни мне явно не рада, а, во-вторых, считает, что я недостойна того, чтобы жить на одном этаже с хозяевами.
То, что экономка назвала комнатой, оказалось целой квартирой с гостиной, спальней и ванной.
- А это что за дверь? – спрашиваю я.
- В апартаменты лорда. Ты должна быть у него по первому требованию, - говорит Дженни начальственным тоном, и мне тут же хочется ее осадить.
- А кто здесь устанавливает то, что я должна или не должна делать? – спрашиваю я.
- Что? – Дженни, кажется, сбита с толку.
- Ну, кто является моим боссом? Чьи требования я должна выполнять?
- Вообще-то, лорда Паркера, но тут много людей, которые могут дать тебе поручение.
- Прекрасно, но чтобы не запутаться во всех этих людях, я все-таки уточню у самого лорда.
- Не думаю, что стоит нагружать его такими пустяками. Официально твой босс, конечно же, он.
- А все, что неофициально, считается не поручениями, а просьбами, которые я могу как принять во внимание, так и проигнорировать, не так ли?
Зло сверкнув глазами, Дженни выходит из комнаты, бросив на прощанье:
- Увидимся.
Тупая сука. Раскатала губу на то, чтобы сделать из меня девочку на побегушках. Не выйдет. Не для того цвету.
Больше всего радуюсь ванной. В Вулхамстоу у нас была душевая, в которой не развернуться. Там даже наши банные принадлежности не помещались: приходилось держать их в комнатах и каждый раз приносить с собой. А тут – такой простор, и он принадлежит только мне.
Радуюсь я ровно до тех пор, пока не замечаю, что краны – без смесителя. Над раковиной – два крана: один с горячей, другой – с холодной водой, над ванной – такая же фигня. Душа нет.
Стою в задумчивости: нет, я, конечно, в курсе, что англичане – ебанаты, и, кажется, даже где-то читала про их специфические ванны, но была уверена, что все это - в далеком прошлом. А тут – засада: супер-современный дом, нашпигованный, как я уже успела заметить, всяческой электроникой, и вдруг – такой допотоп.
Как прикажете здесь мыться: набрать полную ванную воды и в ней сидеть? Предположим. А пену как с себя смыть? А голову помыть? А зубы, в конце концов, как почистить: язык ошпарить, или напустить в раковину воды из двух кранов и заткнуть ее пробкой раковину? Хм... Действительно: на раковине лежит изящная медная пробка. Полный привет!
Слышу стук в дверь: не в ту, что ведет в коридор, а в ту, которая к лорду.
- Ты приехала? – кричит старик.
- Да.
- Входи.
Комната у лорда – мечта гигантомана, начиная с ее собственных размеров и заканчивая письменными приборами. Здесь – все огромное: кровать, стол, стулья. Чувствую себя лилипутом в гостях у Гулливера.
- Смотрела «Список Шиндлера?» - спрашивает Филипп.
- Нет.
- Посмотри, - он протягивает мне диск, - А потом сыграй мне мелодию оттуда.
- Я могу и на ютьюбе послушать и сыграть. Так быстрее.
- Это что еще такое?
- Сайт в интернете, где можно найти любую мелодию.
- Пожалуйста, не надо. Посмотри фильм. Эту музыку нужно пропустить через себя. Я знаю, у тебя получится. Иди.
- А как же мои обязанности сиделки?
- Это и есть твои обязанности. Горшки из-под меня пока выносить не надо. И я надеюсь, до этого не дойдет.
- Ну, конечно, не дойдет. Вы обязательно выздоровеете.
- Нет, но я очень постараюсь умереть раньше, - говорит старик, - Все, иди и смотри фильм.
Это нельзя смотреть без слез. Это нельзя смотреть с кем-то. Это нельзя не смотреть.
Теперь я понимаю, чего хотел Филипп: чтобы душа дрожала, пока я играю. На саксофоне мелодия звучит так пронзительно и необычно, что заполняет собой все пространство, не оставляя места чему-то еще. В том числе, раку.
Стучу. Кричит:
- Входи.
На лице старика – уже знакомая мне неподвижная маска из боли.
Становлюсь за его спиной, чтобы не мешать своим присутствием. Пусть будет только он и музыка.
- Спасибо, - говорит Филипп, не оборачиваясь, когда я замолкаю, - Иди. В восемь спускайся к ужину.
Устала адски, но чувствую, что сделала что-то хорошее. Надо выйти на воздух.
Сижу в садике, смотрю на розы, которых тут – море, и которые, как мне кажется, источают удушливый запах. Наверняка их разводит Виктория. Почему-то эти навязчивые цветы ассоциируются у меня с ней, хоть я ее совсем не знаю. Собираюсь послать Артему смс, как вдруг из хозблока прямо на меня выруливает голый по пояс чернявый тип. Яркий и сально красивый. Наверняка, это и есть садовник, о котором говорил Филипп.
- Привет! Какая красотка! Как дела, красотка? – на одной высокой ноте тараторит брюнет.
- Нормально.
- И как зовут такую красотку?
- Мне не нравится, когда обо мне говорят в третьем лице.
- Что? Не понимаю.
Судя по озадаченному выражению лица, и правда, не понимает. Хотя чего с него взять, с турецкого протеже хозяйки?
- Как зовут красавицу?
- Катя.
- Катя. Я знаю много русских девушек Катя. И Наташа. И четыре Оля.
- Поздравляю.
- Да. Красивые девушки. Я – Мустафа.
- Очень приятно.
- Ты очень-очень милая, - турок подсаживается ко мне на скамейку, сверкая белоснежными бивнями. Подарок Виктории? Кому? Ему или самой себе?
- Спасибо, - я порываюсь встать.
- Ты мне нравишься, - кретин хватает меня за руку и тянет вниз.
И тут появляется Виктория. Сегодня на ней – белые шорты выше колена и полосатая футболка. Стройная длинноногая тетка. С отличной фигурой, если бы не сутулость.
- Мустафа, ты полил розы? – спрашивает она, кинув на меня опасливо-раздраженный взгляд.
- Да, мадам.
- А кусты обрезал?
- Да, мадам.
- Пойдем - покажешь.
Слава богу, уходят. Виктория ему, кажется, что-то выговаривает. Не хватало еще, чтобы она приревновала ко мне свою турецкую обезьяну. Как у них все сложно. Пожалуй, лучше сидеть в комнате и не высовываться.
На лестнице сталкиваюсь с Чарльзом. Тот опять вырядился как записной шоумен: светло-сиреневая с фиолетовым воротом рубашка, шейный платок, серые с отливом брюки.
- Катя, вы к себе?
- Да.
- Слышал, как вы играли. Бесподобно.
- Спасибо, - отвечаю я и иду дальше.
Вроде бы, невинный диалог. Однако спиной чувствую, что Чарльз никуда не идет, а продолжает стоять на лестнице, разглядывая мою поднимающуюся наверх задницу. Оборачиваюсь. Так и есть. Леди Виктория меня рано или поздно отравит. Точно отравит.
После недели пребывания у Паркеров получаю свой первый выходной. Страшно соскучилась по Артему, лечу на свидание как сумасшедшая. У нас - всего одна ночь. Завтра утром я должна вернуться на работу.
Удивительно, но он меня уже ждет в нашем «Старбаксе».
- Привет. Что с тобой? Ты не опоздал, - я целую его в щеку, зная, что сейчас он меня удержит и поцелует в губы.
Но этого не происходит, и я сразу же напрягаюсь.
- Как дела? Как работа? – спрашивает Артем, чем напрягает меня еще больше.
Или я опять себя накручиваю? Скорее всего. Надо успокоиться.
- Все отлично, - отвечаю я, стараясь казаться расслабленной.
- Здорово.
- А ты чего такой кислый?
- Да так.
- Случилось что?
- Ничего особенного. Уезжаю.
- В смысле?
- В смысле возвращаюсь домой.
- Как? Зачем? Надолго? – предательски тараторю я.
- Насовсем. Надоело мне здесь. Назависался, натусовался. Скучно.
- Ты же сам говорил про материных любовников!
- Говорил. И что? Она при этом не перестает быть моей матерью, -- осаживает меня Артем.
- Но почему так вдруг?
- Не вдруг. Я давно это обдумывал. Мне пора продолжить учебу и потихоньку втягиваться в семейный бизнес. Отец на него столько здоровья положил, что плюнуть на это дело было бы свинством с моей стороны.
Я и не надеюсь, что он позовет меня с собой, но все-таки спрашиваю:
- А как же я?
- У тебя все будет хорошо. Ты девочка с характером.
- Но я люблю тебя.
- Пройдет, - он говорит это так спокойно и грустно, что у меня текут слезы.
Не от обиды (я не могу на него обижаться), а просто потому, что он уезжает.
- Не плачь. Вот, возьми, - Артем протягивает мне бархатный мешочек и большой портсигар.
- Что это?
- В портсигаре - косяки, в кисете – семена. Когда будет совсем херово, скрути корабль, покури, и все пройдет. А еще лучше -- займись растениеводством. Тоже очень прикольно и отвлекает, - подмигивает Артем.
- Когда у тебя самолет?
- Вообще-то, мне уже пора.
Только сейчас замечаю рюкзак у его ног.
- Как? Так быстро?
- Не люблю долгих прощаний, - он встает, целует меня в макушку, вешает рюкзак на плечо и быстро идет к выходу.
- Артем! – кричу я.
Оборачивается и с улыбкой кричит:
- Слезы – в карман! - и показывает на себе, как бы он собрал со щек слезы и положил в карман рубашки.
И от этого шутливого жеста я совсем уж неприлично реву. Окружающим, наверное, неловко на меня смотреть.
К Паркерам возвращаюсь с такой похоронной рожей, что даже Чарльз впервые смотрит мне в глаза, а не в декольте и спрашивает:
- Катя, вы в порядке?
- В порядке, - отвечаю, хотя ни одной своей раненой клеточкой я не в порядке.
Поднимаюсь к себе и ложусь на кровать. Говорят, усилием воли можно выкинуть из головы любого человека. Таращусь в потолок и пытаюсь выкинуть Артема, но перед глазами стоит его лицо со шрамиком над правой бровью и синие глаза с прищуром – такие родные, а в ушах вибрирует: «Девочка моя, девочка моя, девочка моя».
Ощущение, что с его уходом все хорошее в моей жизни кончилось. Понимаю, что из уст двадцатилетней это звучит высокопарно и пошло, но я так чувствую и ничего не могу с собой поделать.
Вдруг из комнаты лорда доносится крик. Даже не крик, а какой-то утробный рык, от которого – мурашки по спине. Потом еще и еще. Становится жутко.
Стучу к нему:
- Филипп, вы как?
Не отвечает. Набираюсь смелости и открываю дверь сама.
Старик сидит на краю кровати, согнувшись пополам. Хватаю с тумбочки пузырек с обезболивающими, наливаю в стакан воды, подаю. Сажусь рядом и начинаю гладить его по спине: если уж мне страшно, представляю, как страшно ему.
- Дай сигарету, пожалуйста, - сквозь стиснутые зубы говорит старик.
И вдруг в голове всплывают слова Артема: «Когда будет совсем херово, покури, и все пройдет». И я, не думая о последствиях, выдаю:
- А хотите косячок? Один человек, который сегодня уехал навсегда, сказал, что помогает, когда очень фигово.
- Твой парень?
- Да.
- Бросил тебя?
- Нет. Уехал. Хотя... Да, бросил.
- Тогда неси.
И вот мы сидим бок о бок на краю кровати, слушаем Чарли Паркера и курим. Филипп на удивление быстро освоился с косяком и курит как заправский ниггер с Ямайки. Даже глаза прикрывает.
- Ну, как? – спрашиваю.
- Великолепно.
- Надо говорить «кайф».
- Кайф.
До глубокой ночи я играю на саксофоне, а он слушает, и на его лице – покой и расслабленность. Мне и самой хорошо, а от того, что Артем уехал, осталась лишь дымка легкой грусти, а никак не душевная травма навек.
Утром становится очевидно: семена не должны пропасть. Скоро мы скурим с Филиппом все косяки, и тогда что я буду делать? Как помогу человеку, загибающемуся от адских болей? Короче, я забиваю в поисковике: «выращивание конопли в домашних условиях».
Не думала, что все так сложно. Казалось, возьму горшок, брошу туда семена, буду поливать, и это сделает меня марихуановой королевой. Даже Филиппа посвящать в затею не собиралась. Облом! Выясняется, нужны какие-то специальные лампы, рефлекторы, вентиляторы, датчики температуры, влажности и много чего еще. Конопля – это вам не герань на окнах и не фикус в кадке, а растение нежное и требующее к себе повышенного внимания и почтительного обхождения.
Стучу к лорду.
- Входи!
- Вам понравилось вчера курить?
- Очень! Спасибо. Даже боль отступила.
- Хотите делать это регулярно?
- Спрашиваешь!
- Придется потрудиться, сэр!
- Я готов!
За то время, пока прорастают семена, мы с Филиппом превращаем мой шкаф в настоящую мини-плантацию, напичканную всем необходимым оборудованием. Работаем по ночам, чтобы не запалили. Хотя, если честно, никто особо и не старается: аристократы знают толк в privacy. Лишь однажды, когда привезли натриевые лампы, и мы со стариком, сгорая от нетерпения, вышли их встречать, Чарльз поинтересовался:
- Папа, что это?
- Ботаника. Я увлечен ботаникой.
- Глупое, но безобидное влияние Виктории. Та тоже очень любит ботанику.
- Скорее, анатомию. Турецкую, -- хмыкнул лорд и, гордо подняв седовласую голову, удалился.
Чтобы Дженни не сунула в наш священный бокс свой конопатый шнобель, ставим замок, ключ от которого для надежности ношу на шее.
Следующие несколько недель становятся еще более busy: я выискиваю на форумах информацию об уходе за растениями, распечатываю ее и отдаю Филиппу. Он, нацепив на нос очки, внимательно изучает, делая пометки карандашом. Нам уже не до саксофона: надо следить за поливом, влажностью, температурой, удобрением почвы, а главное – за тем, чтобы сохранить все в тайне.
На почве конспирации мы оба малость чокнулись: мне все время кажется, что в мое отсутствие в комнате кто-то был, а Филипп боится, что сука Дженни что-то пронюхает и примется его шантажировать. И это, с одной стороны, пугает, с другой – придает бешеный драйв всей затее.
- Я очень тебе благодарен, - как-то заявляет старик, - Мне стало не до болезни.
- А я – вам. Мне стало не до соплей.
К моменту сбора урожая боги проявляют к нам милость и отправляют Викторию на детокс. Чарльз такой шанс не упускает и тоже сваливает из дома. Остается на две пары глаз меньше.
Однажды вечером под музыку Боба Марли мы с лордом забиваем по косячку. Сидим, травим друг другу байки: он мне - английские аристократические, я ему – русские провинциальные, как вдруг старик заявляет:
- Я бы хотел пообщаться с Мустафой.
- С садовником? Зачем?!
- Из любопытства, -- Филипп небрежно пожимает плечами.
- Там ничего интересного, уверяю
- И все-таки.
- Вы, кажется, темните.
- Ничего подобного. Просто я -- старый человек и на закате лет хотел бы пообщаться с мужчиной, который мне симпатичен.
- Филипп, вы... Неужели?.. Нет, не может быть! – я даже подпрыгнула, -- Колитесь!
- Не понимаю, о чем ты.
- Все вы прекрасно понимаете. Вы – гей?
Старик молчит, а потом буднично так и чуть вальяжно заявляет:
- Ну, не то, чтобы очень. Было когда-то давно. Я уж и забыл, как это. Захотелось вспомнить.
- Ну, вы, английские аристократы, и извращенцы.
- Можно подумать, ваши русские -- лучше. Короче, организуй мне свидание с садовником.
- Но как?!
- Придумай что-нибудь.
Мне на ум не приходит ничего, кроме как предложить скучающему турку покурить. Рискую, конечно: вдруг сдаст? Но упрямый старикан стоит на своем: подавай ему знойного Мустафу и все!
На косячок садовник соглашается сразу, однако долго не может въехать в суть вопроса. Я уже вусметь укурилась, а он все никак не поймет, чего я от него хочу. Твердит как попка-дурак:
- Ю лайк ми, ес?
- Ес-ес, бат...
И по новой: «сэр Филипп вонтс ту си ю».
Если бы не легкое марихуаново облако в голове, я бы не выдержала и разоралась, но сейчас у меня спокойствия – на целый отряд спецагентов, и я старательно впариваю не слишком догадливому парню в тысячный раз одно и то же.
Лед тупости и непонимания разбивает фраза: «Не надо работать, надо дружить с сэром Филиппом».
- Не надо работать? – прикрыв блаженно глаза, переспрашивает Мустафа.
- Не надо.
Через два дня он уже живет в комнате лорда, где мы теперь втроем курим и слушаем регги.
А, вообще, хорошо, что Виктория и Чарльз еще не вернулись. Что будет, когда они вернутся? Не знаю. Я не особо задумываюсь о том, что будет завтра (как говорит Филипп, в двадцать лет это можно себе позволить), но пока он жив, я от Паркеров – ни ногой. Даже после того, что случилось вчера.
Вчера позвонил Артем и сказал, что осознал свое свинство, любит-скучает и скоро вернется назад. Спросил:
- Ты меня простишь?
- Может, да, а, может, и нет, -- ответила я, - Но за мешочек – спасибо.
Наверное, все же не прощу. Хотя... Когда тебе двадцать, можно смело позволить себе ошибаться (опять же – слова Филиппа). Тем более, что Артем дважды подарил мне меня: первый раз, когда влюбил в себя, второй – когда бросил с мешочком семян в кафе. Такая вот «селяви». .